Всё из-за женщин

[Viktor]

Мишино сознание было разорвано между двумя котегориями. С одной стороны он был полон желания жить полноценно, вырваться из ошалелого кошмара. Он просто жаждал вернуться в оборванное детство. Дружить, общатья, радоваться жизни, радовать задавленную бедой маму. Ведь он не жил вовсе. Не успел. Все случилось так внезапно, вероломно... Как хотелось отторгнуть весь этот кошмар! Вернуться в беззаботность и радость детства.
Но с другой стороны вопреки яростному неприятию реальность оказывалсь таковой. И находясь в этой реальности он вынужден был вместо всего, что так требовала его истерзанная душа, вынужден был вместо всего этого тонуть в беспросветной мгле окаянного противостояния неимоверному, всепопирающему злу.
И в такой альтернативе он не мог выбрать ничего. Сознание его так и металось между этими двумя категориями.
Через какое то время ему назначили аминазин в качестве лечения. Он противостоял этому с самого начала. Делали насильно. Однажды пришла в голову знакомая мысль, что если дотронется к стенке, аминазин не сделают. Он дотронулся и в тот раз аминазин не сделали. Больше Миша не верил ничему. Только собственным мыслям. Стенка, рядом с кроватью стала единственным спасительным местом. Всякий раз, когда какое то принуждение грозило ему, он хватался, как за соломинку за стенку. Он боялся отходить далеко, иногда просто простаивал, просиживал там на одном месте. Осознание такой единственной возможности спасения являлось абсолютно сокрушительным. И он конечно же знал, чувствовал каждой частицей истерзанной детской души, что долго не выдержит осады в такой крепости. Но не видя никакого выхода, как по инерции продолжал «зубами цеплятся» за такую убийственную возможность.

В какую тягостную тму!
Все провалил балван радетель
Что не расскажешь никому!
Чему один господь свидетель!

[Viktor]

Одного из тех двоих новоприбывших подростков вскоре выписали. Другой остался. У него был весьма жалкий вид. Были порализованы рука и нога. Он сильно хромал и придерживал бездействующую руку. Привезли его из какого то села. Была большая семья, были еще дети. Родителям было как бы не до него. Приезжали редко. Умственное развитие у него было на уровне 5-6 лет. Был он довольно раздражителен, как почти все эпилептики.
Служащим он с самого начала не понравился. Во первых по возрасту был достаточно старший. Было ему лет пятнадцать. А содержатели всех, кто постарше наровили спихнуть во взрослое отделение. Во вторых сильно не по нюху пришелся сам его вид. А много им было и не надо. К нему частенько придерались. Не туда шел, под ногами крутился, не слушался. Он сейчас же озлоблялся. Тогда летели угрозы. В конце концов ублюдки стали с ним расправлятся. Специально провоцировали его. А когда он приходил в ярость, набрасывались со всех сторон. Он яростно пытался орудовать единственной действующей рукой. Они перехватывали руку, толкали. Не удерживаясь он падал. Изверги волокли его к кровати, избивали. Как то стали делать аминазин. Это было противопоказано. Однажды после аминазина у него начался эпилептический статус. Его еле отходили. Но после вновь стали делать аминазин.

Однажды, во время очередной экзекуции отличилась Васильевна. Мало того, что его уже предостаточно избили и привязали. Не находя, что бы еще поомерзительнее сделать, она с силой схватила его за половой орган и дергала с садистким азартом.

И этот садящий кошмар совершали по отношению к исстрадавшимся, унижаемым и истязаемым, растравляемым детям! Где ты был Господь? Конечно ты здесь ни при чем. Но когда происходит такое как не возвопить: «Как же ты допустил это Господи?!»

[Viktor]

Происходили и другие перемены. Появились несколько новеньких небольших по возрасту, мальчиков и девочек. Поначалу некоторые из них отличались чрезмерной игривостью. Их постоянно было слышно. Но жестокостью, непозволительной по отношению к детям их быстро осадили. Они были испуганны и все время с оглядкой. Но для порядка им тоже вкалывали аминазин

[Viktor]

В этой, ставшей привычной безисходности время стало проходить не заметно. Прошло уже больше года как Миша впервые оказался здесь. Дни проходили похожие один на другой. Чуткая, открытая душа окаменела. Он сам с изумлением наблюдал, насколько иначе, чем прежде этого кошмара все воспринимает. Кошмар стал текучестью, обыденостью. Он продолжал находиться в состояние разорваности между вероломно отторгнутой востребованной жизнью и абсолютно неприемлемой реальностью. Теряя всякие силы, противостоял притеснениям, невероятным поползновениям против него. Почти все время находился на одном месте, возле кровати. И всякий раз, когда угроза надвигалась, сейчас же хватался за стенку рядом. Не выдерживал такой заперти, вырывался. И сейчас же расплачивался за это принуждением. Все надежды сконцентрировались на этом клочке вселенной. И чем жуткая реальность неотвратимее поглащала сознание, тем нестерпимее осознание ее становилось. Происходили такие трагичные моменты, когда приезжала мама, а он боялся выйти к ней, что бы не лишиться спасительного адского места. Если не выходил, переживал неимоверно из за причинения страдания матери. Если выходил, то с осознанием, что открыл возможность осуществления скрытого зла. Неимоверная мука эта не могла не привести однажды к полной невозможности продолжать самоистязания. И когда это произошло, Миша почувствовал себя совершенно раздавленным. Оставалось только погибнуть.


Я так любил, я так страдал!
Я так отчаянно сражался!
Я столько сил борьбе отдал!
А мир достался этой бабе.

[Viktor]

Твердолобые, самодовольные, не способные сожалеть палачи были вполне довольны. Они делали свое дело. Принуждали, унижали, подавляли. И, нацепивши маску обычных, обремененных заботами граждан расходились по домам. К своим семьям, житейским заботам. Они привыкли выхватывать когтями все, что жилалось низкими, поскудными душонками. И если что то не получалось где то, то всегда могло компенсироваться здесь. Здесь грубым насилием достигалось и самое черное, человеконенавистническое замышление.

Была здесь еще одна девочка подросток. Совершенно обезличенное существо. Она страдала крайне тяжелой формой умственной отсталости. Имела крайне скудный запас слов, крайне неприглядный вид. Ее кроме прочего еще почему то остригали налысо. Была она существом не требовательным, безобидным.
Истязатели как то добрались и до нее. Просто утехи ради решили выяснить бывали ли у нее когда нибудь сексуальные контакты. Целой сворой, медсестра и напарницы санитарки подошли к ее кровати и затеяли выяснение. Когда они полезли в интимные места исследуемая испугалась, попыталась вырваться. Вначале ее удержали, затем решили не будить зверя. И устроили допрос. Медсестра старательно доходчиво спрашивала чего когда ей делали мальчики. Для ясности ей опять лезли в интмные места и поясняли чего именно должны были мальчики делать. На интересующие вопросы она ответить вразумительно так и не смогла. Но в результате экзекуции расплакалась. Чего за ней ранее не наблюдалось

[Viktor]

Однажды вновь поступил Володя. На сей раз он постоянно был угрюмый. Почти не о чем не говорил. Стервятники навязчиво выражали желание перевести его в взрослое отделение. Не известно, чем это закончилось. Но Володю неожиданно выписали. Так или иначе, врослого отделения он тогда избежал.

[Viktor]

Теперь, как и опасался Миша, ему стали делать аминазин. И делали довольно долго. Покуда образовались абцессы в местах уколов. Тогда назначили у.в.ч. Физиотерапию проводили в другом здание. Туда приводили со всех отделений. Совершенно сломленному, раздавленному психологически Мише казалось чем то желательным любая замена обстановки. И он даже ожидал каждый раз с какой то долей желания( Как таково го желание вообще не было. Было лишь то, что может выглядеть чем то на фоне ничего) хождение на процедуры. Там обычно была очередь. Ожидали в тесном коридорчике. Миша невольно обращал внимание на разных людей. Мужчины, женщины в таких же полосатых пижамах. Расплывшиеся, опухшие, подавленные...Некоторые находились здесь годами. Практически всю жизнь. Некоторых Миша запомнил и узнавал сразу, когда приходил. Однажды он заметил одного совершенно поникшего, заросшего паренька. Был у того весьма жалкий вид. Какой то сдавленный, опухший, был к тому же довольно сутулый, из за чего казался меньшим. Привлекло внимание однако что то знакомое. Он явно видел его раньше. Миша всмотрелся в его лицо. И вдруг как прошибло,-- да это же Валерка! Да это был Валерка. Тот самый оптимистично расположенный. Который тогда ожидал выписки. Слезы навернулись Мише на глала. Хотя этого с ним давненько не случалось. Миша попробовал обратится к нему. Валерка пробурчал только несколько слов. Да он знает, помнит. Без всяких эмоций, не меняя выражения. И прошел мимо.


И потому здесь правит зло
И без вины, без прогрешенья!
Так наказуемо добро!
Где нет ни права, ни отмщенья!

[Viktor]

Старания сотрудников принесли успех. На данный момент всех постарше выперли во взрослые отделения. Миша остался самым старшим. Остальные девяти-двенадцати летние. Истеричные, запуганные, отсталые, брошенные... Теперь энергия глумливцев перешла на них. Их деспотировали, измывались не меньше. И хотя все были запуганы и боялись не угодить мерзавцам, детская непосредственность вырывалась наружу. Они мешали что крутились под ногами, раздражали игривостью, создаваемым шумом. Их без конца не щадно карали. Швыряли, толкали, у всех были красные уши. Но всего этого было мало. Надо было их просто ликвидировать, как какое то требующее внимания явление. Поэтому им стали без разбора колоть аминазин. И шумливая ребятня превратилась в недвижимые тела. Они исчезли из комнат и коридоров, заняли кровати. В себя они практически не приходили. Ибо затем укол делали снова. Всех их не возможно было узнать. Неистественно бледные, обескровленные. С отсутствующим взглядом и абсолютно подавленной реакцией

[Viktor]

А еще появились такие сведения,-- погиб Володя. Попал под поезд. А в третьем повесилась Валя. Разрешила свою психологическую диалему.

[Viktor]

Мише продолжали делать аминазин уже давно. Делали не большие перерывы, а затем опять. Он вырвал бы им внутренности, душил, колесовал..., если б только мог! Но не мог он ничего. День за днем он превращался в ничто. Он весь расплылся. И можно было принять его за толстого. Но это была не полнота. Все разрушалось в нем. Кровь, мышцы, кости. Все превращалось в жижу. И душа, все переполнявшие его чуства провалились туда же. Это была погибель хуже всякой. Лучше б он умер, разбился, повесился. Так он думал, к таким мыслям неизбежно подталкивало истерзанное, подавленное, растертое сознание.


...Где оказались в заперти
Смятенье, ярость, дух мятежный
И где утоплены в крови
Мои последние надежды.

[Viktor]

Абсолютно уверенно и не возмутимо чувствовали себя палачи. Никакое возмездие не грозило им за содеянные злодеяния. Не было никакого страха. А таких категорий, как сострадание, совесть, справедливость для них не существовало в принципе.
Татьяна была довольна собой. Она так сказать нашла свое место в жизни. Здесь, как нигде могла она реализовать низменные мотивы души. Комперсировать все неудачи, все недостатки собственного ничтожества. Ведь ощущение состоятельности, значимости желательно (даже возможно более, чем для других) и полным ничтожествам. И она достигала такого ощущения сопоставляя себя с этими нещадно униженными, загубленными детьми. С явным ощущением превосходства обнаруживала она, как «этих бугаев» превращают в мыло. И не единым нервом не сожалела о свороченных, рассыпаных совсем юных жизнях.


Вот мир, который я любил
Лелеял счастьем неизбежность
Где я всевышнего молил
Но не его была небрежность

Он этот мир одухворил
Желанную нам дал надежду
Но не творец во власти был
Совсем другой, вот неизбежность

И потому здесь правит зло
И без вины, без прогрешенья
Так наказуемо добро!
Где нет ни права, ни отмщенья

[Alexicus]

Viktor!
Всё так интересно! Жутковато, но похоже, что история невыдуманная.
А продолжение будет? Или это конец?

[Рыба Кит]

Я обычно в эту тему ни ногой - но тут смотрю, чёй-та Лёшу туда занесло? Лёша! Ну шо ж ты такой наивный??? "История невыдуманнаяя"! Осспидя!

[Alexicus]

[Рыба Кит]

Почему не захожу? Потому что бред сивой кобылы. Я в неё заходила ещё поначалу, но быстро надоело.
Весь бред в Интернете не перечитать.

[Viktor]

[Viktor]

[Alexicus]

Насчет количества бреда в этой теме, мне пока ничего неизвестно.
Мне просто интересно вашу историю было почитать.

И я замечал, как с такими людьми обращаются "нормальные".
(Они такими себя считают).
Видел некоторые сцены в жизни, совсем недалеко.
Что скрыто за стенами психиатрических лечебниц, и также про детские дома дома престарелых, слышал об этом рассказы, видел передачи...
И правильно сказано, что работники этих заведений уходят домой "одевая маски добропорядочных граждан".

[Viktor]

[Yuri]

[Viktor]

[quote="Yuri"]

[ВОВАН]

И отдельные люди, и человечество в целом -- умеют не замечать явное и недопустимое зло. Меня всегда поражала терпимость человечества к психиатрии. Ну, почему считается допустимым то "лечение", о котором пишет Viktor, если не считается допустимым, скажем, отрубать этим детям руки?

[Viktor]

[quote="ВОВАН"]

[sergey_g]

[Elsa.]

а нельзя краткий конспект 56 страниц ?
для женщины, из-за которой все.